лежит стремление отвернуться от «другого» – как, по-видимому, характерно для группы состояний, обыкновенно обозначаемых dementia praecox, – то указанные заболевания, несмотря на все наши усилия, оказываются неизлечимыми. Можно допустить, что ребенок, вследствие слабого развития интеллектуальной системы, особенно нуждается в помощи. Но все те сведения, которые врач сообщает больному, проистекают из аналитического опыта; будет достаточно убедительно, если ценой этого врачебного вмешательства мы сумеем выявить содержание патогенного материала и одновременно его устранить.
Тем не менее, даже в ходе анализа, наш маленький пациент выказывал немалую долю самостоятельности, что позволяет освободить его от подозрений во «внушаемости». Подобно всем прочим детям, он без всякого внешнего побуждения применяет свои детские сексуальные представления к материалу вокруг. Эти теории слишком далеки от взрослого рассудка; в этом случае, признаться, я даже сделал упущение, не предупредив отца мальчика о том, что его сын станет нащупывать путь к загадке деторождения через экскрементальный комплекс. Это упущение с моей стороны, пускай оно несколько затемнило анализ, предоставило, впрочем, наглядные свидетельства неподдельности и самостоятельности мыслительной работы Ганса. Мальчик внезапно заинтересовался «ка-ка», а между тем отец, якобы внушавший сыну собственные воззрения, ничуть не ведал о том, каким образом Ганс пришел к этим мыслям и что из них выйдет. Столь же мало зависело от отца развитие обеих фантазий о водопроводчике, порожденных рано приобретенным «кастрационным комплексом». Я должен здесь сознаться в том, что преднамеренно скрыл от отца мальчика свои ожидания, хотя и предполагал, что обнаружится некая связь; мною двигало желание не испортить наблюдения, поскольку я сознавал, что столь яркие клинические случаи встречаются крайне редко.
При дальнейшем углублении в подробности анализа найдутся и многие другие свидетельства независимости Ганса от «внушения», но пока я прекращаю обсуждение предварительных замечаний к первому возражению. Разумеется, даже этот анализ не убедит тех, кто не позволяет себя убедить, и я намерен продолжить обсуждение нашего случая для тех читателей, которые уже располагают подтверждениями объективной реальности бессознательного патогенного материала. Не могу не высказать приятной уверенности в том, что число последних неуклонно возрастает.
* * *
Первой чертой, которую можно отнести к сексуальной жизни маленького Ганса, выступает неоспоримо живой интерес к своей «пипиське», как он называет этот орган по одной из двух важных его функций, не оставленной без внимания в детской. Интерес этот пробуждает в нем дух исследователя, и он тем самым открывает для себя, что наличие или отсутствие «пиписьки» позволяет отличать одушевленные объекты от неодушевленных. Отсюда он заключает, что все живые существа подобны ему самому и обладают указанным важным телесным органом; он отмечает его наличие у крупных животных, подозревает, что тем же органом наделены оба родителя, и нисколько не смущается вроде бы наглядным доказательством отсутствия этого органа у новорожденной сестры. Можно сказать, что для него стало бы потрясением «основ мироздания» (Weltanschauung), доведись ему признать отсутствие этого органа у подобных нашему Гансу существ; в таком случае этот орган как будто бы отняли бы у него самого. Быть может, именно в этом отношении угроза матери, затрагивавшая впрямую утрату «пиписьки», подверглась поспешному вытеснению, так что она проявилась лишь спустя значительный срок. Причина вмешательства матери состояла в том, что мальчик доставлял себе удовольствие, прикасаясь к своему органу: иными словами, ребенок начал познавать самую распространенную – и самую нормальную – форму аутоэротической сексуальной деятельности.
Удовольствие, испытываемое от собственного полового органа, может быть связано со скопофилией (сексуальным удовольствием при разглядывании) в его активной и пассивной формах, что Альфред Адлер[190] (1908) удачно назвал «скрещением влечений». Маленький Ганс принимается искать возможность увидеть «пиписьки» других, его сексуальное любопытство развивается, и одновременно возникает желание показывать свои половые органы другим. Один из его снов этого начального периода вытеснения выражает желание, чтобы одна из его маленьких приятельниц помогала ему при мочеиспускании, то есть разделила бы с ним это зрелище. Сон доказывает, что до той поры это стремление не вытеснялось, а более поздние сведения подтверждают, что Гансу и вправду удавалось получать такого рода удовлетворение. Активная форма сексуальной скопофилии вскоре связывается у него с определенным мотивом. Когда он повторно высказывает отцу и матери сожаление, что никогда не видел их половых органов, не исключено, что им движет стремление сравнить собственный орган с родительскими. Наше «я» всегда остается тем мерилом, по которому человек оценивает мир вокруг; мы учимся постигать мир, постоянно прибегая к сравнению с собой. Ганс заметил, что у крупных животных «пиписьки» намного больше, чем у него; поэтому он предполагает подобное и для своих родителей и жаждет в этом убедиться. У мамы, думает он, «пиписька» должна быть «как у лошади». При этом он уже придумал себе утешение: его орган будет расти вместе с ним. Создается впечатление, что желание ребенка вырасти сосредотачивается исключительно на гениталиях.
Итак, в сексуальной конституции маленького Ганса область половых органов изначально выделяется из прочих эрогенных зон тем, что доставляет мальчику наиболее насыщенное удовольствие. Единственно сравнимой по степени наслаждения областью, как следует из его слов, выступает эскрементальное удовольствие, то есть удовольствие от ощущений при мочеиспускании и опорожнении кишечника. Когда он в своей последней счастливой фантазии, которой завершилась его болезнь, воображает «своих деток» (водит их в уборную, заставляет их делать пи-пи, подтирает – словом, заботится, как положено «заботиться о маленьких детях»), отсюда невозможно не заключить, что все эти процедуры в его младенческие годы были для него неоспоримым источником наслаждения. Он получал наслаждение в эрогенных зонах от тех, кто за ним приглядывал, – то есть от матери, – и указанное обстоятельство не могло не сказаться на последующем выборе объекта влечения; однако стоит иметь в виду, что он, возможно, и раньше привык доставлять себе такое наслаждение аутоэротическим путем, что он принадлежит к числу тех детей, которые любят задерживать дефекацию до тех пор, пока испражнение не начнет доставлять физическое наслаждение. Я говорю лишь, что это возможно, поскольку в анализе это не выяснено; «шум ногами», перед которым Ганс позже испытывает сильный страх, указывает именно в этом направлении. Так или иначе, эти источники наслаждения не выделяются у Ганса сколько-нибудь особенно в сравнении с прочими детьми. Он рано научился опрятности; ночное и дневное недержание мочи не играло никакой роли в его первые годы; не было и намека на отвратительную для взрослых привычку играть своими экскрементами (эта привычка вновь часто появляется на исходе психической инволюции[191]).
Отметим здесь же, что мы, несомненно, наблюдаем в период фобии Ганса вытеснение этих обоих хорошо развитых элементов. Он стыдится мочиться перед посторонними, корит себя за то,
